Среди картин, присланных из Ленинграда в Москву для пополнения Музея изобразительных искусств, находилась картина Джулио Романо, изображающая возлюбленную Рафаэля Форнарину. Она была очень тёмная. Фон был совершенно чёрный. Главный реставратор музея того времени Корин сказал, что необходимо регенерировать этот фон, потому что он слишком глухой. Во время самой регенерации он усмотрел, что около головы Форнарины идут полосы, которые производят впечатление, будто голова эта была когда-то из холста вырезана. Он обследовал этот вопрос и нашёл полностью, что две длинных линии шли от верхнего края картины по обеим сторонам головы и пересекались с другой линией, которая проходила через грудь. Так что совершенно явно, что когда-то голова была изолирована от всего остального. Почему это было, тогда было не ясно. Начали обследовать этот вопрос, и в конце концов Корин сказал, что сначала должен размыть эти полосы, которые довольно густо записаны, для того, чтобы выяснить окончательно — что было вырезано. Когда он стал промывать, то увидал, что картина была не на холсте, но на дереве. И когда-то эта голова была действительно изолирована. Затем Виктор Никитич Лазарев начал со своей стороны архивные изыскания по поводу странствий и предыдущей жизни этой картины. Выяснилось, что в эпоху контрреформации или даже ранее — в тот период, когда было очень большое преследование обнажённых фигур (а эта картина почему-то относилась к греховным), из этой картины, по-видимому, оставив остальное, вырезали голову. Но какой-то любитель искусств, сохранив всё и не изничтожив нижнюю часть, в конце концов продал эту вещь какому-то собирателю в Бельгии. Оттуда, уже в эпоху Николая I, она была куплена для Эрмитажа. Но как-то никто не обращал внимания на этот вырез и на то, что она была раньше как-то иначе скомпонована. Когда, наконец, она поместилась в Музее изобразительных искусств и Корин открыл эти полосы, то оказалось, что потом эти две части — вырезанная голова и нижняя часть этой картины — были соединены вновь. Форнарина написана была без всякого покрывала, но в дальнейшем, вероятно, решили нижнюю часть записать и положили ей на колени одеяло голубого цвета на розовой подкладке.
Дальнейшая реставрация картины Кориным уже была на моих глазах. Я смотрела, как Корин размывает дальнейшую часть картины. Он должен был пройтись и по этому голубому покрывалу. Сначала он берёт слабый раствор, от которого ничего не изменяется, потом берёт более сильный — и опять тоже ничего не изменяется в картине, наконец, он берёт сильный раствор — и на контрольных ватках я вижу остатки краски. Я тогда говорю: «Павел Дмитриевич, а ведь ползёт краска». Он говорит: «Что Вы?» Посмотрел и говорит: «И вправду ползёт. Значит, это одеяло написано позже, чем сама картина». Он проделал тогда такое контрольное окошко около колен Форнарины, и в это контрольное окошко совершенно ясно попала часть тёмного фона и часть обнажённого колена, а вокруг была положена эта голубая ткань. С таким контрольным окошком эта картина была помещена обратно в зрительный зал музея и там провисела несколько лет. Когда уже вся Москва это всё видела и читала объяснительную записку, тогда картина опять поступила в реставрационную, и голубое одеяло было смыто. И сейчас картина предстала в своём первоначальном виде. Когда она была в Бельгии, то для того, чтобы соединить две части — вырезанную голову и остальное — пришлось снять картину с деревянной доски и перевести её на холст.