стрелы

Так зеленое тело листа
разрезают стальные мосты.
Хорошо ли тебе без креста
замереть у последней черты?

Арлекина бесстрашный колпак
и Пьеро обжигающий мел...
В подневольное пение стрел
крепко вбит восклицательный знак!

Этих древок сухих легкий треск,
этих перьев цветных мягкий свист.
Много общих мучительных мест
в краткой повести длинною в жизнь.

Ты меня приглашаешь кивком,
ты целуешь меня медным жалом,
будто сердца зеленый росток
разрезаешь ты сталью алой.

Легки часы предсмертных дней -
когда сжимаются тиски.
Все краски ярки и резки,
все звуки кажутся точней.

Изгибы улиц всех пьяны,
и смех несется из дверей,
и сны все ясны и нежны,
и безопасны жала змей.

И терпок воздух, и искрист,
и тело пляшет как стрела
в груди врага...
Кленовый лист
дрожит над следом сапога.

Он желт. Часы предсмертны пей.
Легки шаги последних дней.

Как уколы в стопу суеверие - месяц покат.
Все припомнишь однажды и трижды стократ повторишь:
наступление сумерек, розовый в небе закат
и привычный над городом треск, остывающих крыш.

Я один из немногих, но сердце болит как стрела,
и нет сил моих помнить, и города тают углы,
и застывшее где-то под горлом движение зла,
и застрявшее в ребрах сосновое древко стрелы,
юный месяц как вырванный рог и янтарь как смола.

Полнеба, вздыхая, качалось,
по городу тени плыли,
и кто-то свихнулся, и
небо порезал на плети,
и я проходил переулками, прячась,
и тени легли
остывшими пальцами пьяниц
как шрамы на плечи.

Дома поднимались войною этаж на этаж,
как копья вздымались опавшие зимние кроны.
И я ли, качаясь спешил, завернувшийся в плащ,
и плачем моим ли рыдали стекольные звоны?