сердце

Плачь, кукла, бейся и кричи
во тьме глубокой и печальной,
когда в коробке ночи спальной
двух рыб скрещенные мечи
сверкнут как блик звезды прощальный.

Сырой трепещущий комок -
знак сердца в ватном тельце пыльном,
когда он в ропоте бессильном
пускает старость на порог.

Жизнь в мире из картонных стенок,
крик в одиночестве пустом,
когда, дрожащий зуд коленок -
священный ужас входит в дом.
Морской кровавой взрытой пеной.

Так зеленое тело листа
разрезают стальные мосты.
Хорошо ли тебе без креста
замереть у последней черты?

Арлекина бесстрашный колпак
и Пьеро обжигающий мел...
В подневольное пение стрел
крепко вбит восклицательный знак!

Этих древок сухих легкий треск,
этих перьев цветных мягкий свист.
Много общих мучительных мест
в краткой повести длинною в жизнь.

Ты меня приглашаешь кивком,
ты целуешь меня медным жалом,
будто сердца зеленый росток
разрезаешь ты сталью алой.

В пальцах ветра шуршат камыши
под растрепанной дымкою ватной.
На рассвете в молочной глуши
спит душа в алых солнечных пятнах.

Яркий полдень ей видится - зной.
Гонг кузнечика - белого бреда
громкий стук. Густохвойный лесной,
мрачный полог бегущего следа.

Убежать, затвориться, чтоб петь
потаенную песню стремнины,
где река, извиваясь как плеть,
пробегает по коже равнины.

Где под рябью реки слюдяной,
нестерпимым придавлено грузом,
как голыш от тоски ледяной,
сердце спит, крепко загнано в лузу.

Я полюбил тебя, но знаю, что напрасно,
я полюбил тебя, но думаю, что зря.
Улыбкой горькою меня душила властно
слепая ревность, грусть бросала робкий взгляд.

На сердце, тронутом уж холодом зимы,
запечатлелась ты как солнце в голых кронах.
Такая ж чуждая моим мечтам немым
и яркая до слез как светлый жизни сон.

Простившись с листьями, я холодно привык
встречать лишь исподволь твой взгляд недоумённый.
И счастлив тем уже, что матовый твой блик
на твердых окнах луж не выдавил ни стона

Безумствует еще погода штормовая,
но запах тления уж наполняет лес.
Густым лежит ковром и преет листьев стая,
что, с веток снявшись вдруг, поднялась до небес.

Молчи, душа, крепись, зализывая раны.
Пусть яркий солнца блеск нас зазывает ввысь,
но трезвый ярче свет осеннего Урана,
он листья кажет нам, что ниц все улеглись.

Насквозь прозрачный лес пронизан ярким светом,
сияют облака в холодной синеве...
Лишь запах холода нас примиряет с летом

Лист спелый, скован холодом внезапным, замирает.
Жизнь коротка как день и много ль мне успеть?
Об солнца теплый шар жизнь вечер разбивает,
и листьев рушится таинственная медь.

Деревьев мачты ветр со скрипом запирают,
но ветер листьев с них срывает паруса...
О, осени приход, ты как утрата рая
вселяешь Смысл в земной угрюмый сад.

Лес полон ропота, ветр облака сгоняет,
как кучи высохшей безжизненной листвы.
Они в смятении и в беспорядке тают

Что мучает меня, не знаю сам,
мне кажется, я был тобою брошен
и заблудился, мертвые леса
стоят кругом, и каждый вдох мне тошен.

Я знал где страшно, тверд и нелюдим
я шел навстречу смерти,
знал я, в этом - спокойствие, и холод ныл в груди,
и мир был ярок, но качнулась твердь...

Скачут всадники.
Тонкие пальцы вцепились в тигриные губы.
Цепкие ноги схватили тигриные спины.
Мертвою хваткой глаза уцепились в глазницы,
и пропадает в глазницах простершийся путь.

Тигры несутся, и стелются гибкие травы,
кем-то намечен уже желто-черный пунктир.
Слышатся крики - тигры несутся на волю.
Вольному воля, а тигру лишь всадник над сердцем.

Пишу Тебе Тобою данной властью,
оброс стихами как собака шерстью,
но холодно - дыхание отверсто,
тепло уходит в голос, и ненастье
переполняет лай
унылый, звонкий
(смешно его мне слышать)
или злой, по временам.

Бьет сердце в уши, грудь пока что дышит.
Пожалуюсь еще, что голос мой
уносит ветер прочь и бьет им в крыши
как каплями дождя, и как чужой
он возвращается, но эха я не слышу.

Живу ли я? Взлетит обидчик мой
и гасит звезды или же срывает,
и холодно смеется надо мной.

Как уколы в стопу суеверие - месяц покат.
Все припомнишь однажды и трижды стократ повторишь:
наступление сумерек, розовый в небе закат
и привычный над городом треск, остывающих крыш.

Я один из немногих, но сердце болит как стрела,
и нет сил моих помнить, и города тают углы,
и застывшее где-то под горлом движение зла,
и застрявшее в ребрах сосновое древко стрелы,
юный месяц как вырванный рог и янтарь как смола.